Утро. Для людей, ежедневно собирающихся в это время на работу и настраивающихся на обычную давку в метро, это осеннее утро не было особенным и было похоже на обычное будничное утро. Солнце проснулось и активно пускало свои лучи в квартиры жителей мегаполиса. Всем было понятно, что для солнца сегодня тоже обычный рабочий день, но утренний морозец подсказывал, что какая-то часть светила все же была в отпуске.

Обычный дом в одном из спальных районов. Седьмой или восьмой этаж. Обычное окно. Бледный, приглушенный занавеской, след луча на обоях и ковре.

Двое супругов, собирающихся, как и миллионы их сограждан в это время, на работу. Обычные люди и обычные отношения между ними. Но их души воспринимают это по-особенному, как и каждый из нас.

Людмила, спортивный обозреватель новостной газеты, собиралась на встречу к одному из чиновников Министерства спорта, туризма и молодежной политики РФ. Это обычная встреча, которая должна помочь ей написать статью о новой реформе в данной отрасли.
Людмила взяла румяна и промокнула ими щеки. Она ощутила легкий запах румян и вспомнила детские ощущения от этого запаха, когда игралась с маминой косметикой. Но сильный химический запах ее лака для ногтей не вызывал такой нежной ностальгии, поскольку был слишком резким для этого. Слишком сильно хотелось убрать этот запах из сознания и забыть о нем.

Ее муж, Белов Юрий Иванович, был искусствоведом, изучая творчество Казимира Малевича. Был известен в узких кругах, как один из самых глубоких биографов художника.
Люди, которые находят дело своей жизни, подразделяются на два типа. Одни долго ищут, находят и занимаются делом. А другие идут по накатанной тропинке, по сценарию жизни, выбирают институт и занятие, а уже потом понимают, что это – дело всей их жизни. Юрий Иванович был из второй категории.
Юрий этим утром пил мятный чай и наслаждался нежной яичницей с беконом. Вкус был мягким, и насыщение не заставляло себя долго ждать. Слева от тарелки с яичницей лежал дневник, в который Юрий записывал свои мысли о творчестве художника, исследователем которого он был. Параллельно с завтраком, он обдумывал мысли, которые хотел записать в дневник.

– Дорогой, ты знаешь, мне иногда кажется, что ты играешь на другом поле. Не знаю, в каком ты мире, там, живешь, но мне кажется, что не в моем. Ты в мире художеств, в мире смыслов, в мире каких-то неведомых мне вещей, в мире каких-то людей, но не в мире моих чувств. Я чувствую себя заброшенным мячиком, забытым на пространствах одинокой реальности. Последний твой пинок выкинул меня за пределы стадиона, и только отдельные прохожие или люди, идущие на стадион, продолжают толкать меня легкими движениями своих ног. Ты же знаешь, как мне важно быть в пределах стадиона. Я счастлива лишь тогда, когда мною забивают голы. Лишь тогда я чувствую, что нужна.

Эти слова были сейчас для Людмилы не просто тренировкой перед разговором с важным чиновником. Она вкладывала в них всю душу, поскольку все последние годы жизни с Юрием получала во много раз меньше внимания к своей персоне, чем когда их отношения только начинались, когда они были поистине близки друг к другу. Когда он удивлял ее все новыми гранями своего характера.

– Прости, Люд. Дело в том, что я сейчас хочу спокойно поесть, а потом у меня сейчас мысли в голове крутятся, мне их записать надо. Давай в следующий раз поговорим об этом.
– Вот так всегда, тебе наплевать на меня! Я так больше не могу. – Маленькая красная коробочка с румянами выпала из ее рук. Руки тряслись. Людмила подняла коробку и раздраженно кинула ее в сумочку. Она быстро оделась, грустно посмотрелась в зеркало, и ушла из дома, громко хлопнув дверью, предварительно небрежно кинув мужу несколько фраз, среди которых он мог разобрать что-то про мерзость и высокомерность.

Аппетит Юрия быстро пропал, и тарелка с остатками яичницы громко опустилась на дно раковины, чуть ли не треснув. Первые минуты его несколько трясло от услышанного, и он не находил себе места. Но, быстро начав глубоко дышать, успокоился и принялся за свою работу. В его уме выкристаллизовывалась идея новой книги о Малевиче.

Вечер. Юрий слегка грыз ручку, находящуюся в правой руке. Мысли комками и линиями летали у него в голове. Перед его глазами лежал дневник, на последних страницах которого было написано следующее:

«Я хочу выразить мысли об игре простоты и сложности в творчестве Малевича, с которой начинается особый способ коммуникации зрителя со своим сознанием.
Искусство может быть очень простым. Даже примитивным. Например, художник рисует круг. Это примитивно простая форма. Это исчислимо, это может быть выражено в цифрах. Это – предельно понятно. Это – некий предмет, и анализ этого предмета обычно не вызывает загадок. Предмет прост. При восприятии круга, как простой формы искусства – зритель быстро теряет интерес именно по причине простоты.
С другой стороны, интерес можно сохранить и преумножить с помощью дополнительного описания, сделанного автором или самим зрителем, и говорящего о том, что круг можно созерцать вечно, находя в нем новые смыслы и ценности. Но при этом описание, пробуждающее воображение зрителя, будет отдельным проявлением искусства – сложной формой. Таким образом – «Черный квадрат» Малевича есть простая форма искусства, в которой наблюдатель является соучастником, создающим вместе с автором сложную форму искусства на фоне простой, заставляя себя находить интерес в созерцании квадрата и улавливании новых смыслов.
Таким образом – Малевич создает высшую и наисложнейшую форму передачи мысли в искусстве, зная, что дает импульс зрителю - видеть новые смыслы для, казалось бы, простой формы.
Или кратко: Малевич не так прост, как кажется. Эта картина может быть сильнейшим кодом, говоря о связи простого и сложного в сознании человека, точнее, о единстве этих полярных понятий.
Вместе с тем, «Черный Квадрат», как и другие примитивные формы, является пустотой, впитывающей в себя все и ничто. Той пустотой, которая становится пространством медитации для зрителя и переводит его в особое состояние сознания, ведущее, возможно, к просветлению. Но, как известно: ищущему да откроется. И это накладывает высокую ответственность на человека, воспринимающего картину. Ведь, чтобы найти нечто важное для себя и просветлиться – надо искать.
Самое интересное заключается в том, что через призму сказанного выше мы можем мы можем посмотреть на людей, имеющих столь разное отношение к картине. Кто-то презрительно отзывается об авторе картины. Кто-то нейтрально говорит о ее бессмысленности. Кто-то восторженно кричит о том, что автор – гений. Кто-то конкретно говорит о том, что именно он нашел в этом полотне. Кто-то переводит разговор на свое сознание, тщательно выискивая там что-то новое и полезное. А кто-то многозначительно молчит. И многое можно подумать и сказать об этих людях, их ценностях, их целях, их характерах. Таким образом, Малевич был весьма психологичен, написав картину, которая является качественным инструментом психотерапевта (а иногда и психиатра), позволяющим видеть отношение человека к жизни в целом и к некоторым ее проявлениям в частности.
Мы подошли к тому, что помимо разыгрывания спектакля между простотой и сложностью, такая примитивная форма искусства, как «Черный квадрат», начинает особую форму общения зрителя со своим сознанием. Сознание зрителя непременно задает себе вопросы духовного и материального характера. Например, почему эта картина так дорого стоит на современном рынке? Или, что поддерживает интерес к этой картине во все времена? Что хотел донести художник? Отвечая себе на эти вопросы, или находя ответы вовне, зритель формирует черный квадрат своего сознания.
В нем находят отклик и образ самого квадрата, и ответы на поставленные вопросы, и сложившееся отношение к полотну, и результаты общения с другими людьми на заданную тему. И все это, переплетаясь в единый сложный узор, становится новым видом искусства, которое, как мне кажется, и пытался создать своим творением автор. Причем, в сознании одного человека этот узор кажется прекрасным, в сознании другого – жутким, а Малевичу уже давно все равно, какая ментальная конструкция родилась у зрителя.»

Очень умные мысли рождались в голове у Юрия Ивановича, превращая очень простые вещи в весьма сложные. Впрочем, это не было чем-то новым: он всегда был человеком, стремящимся к постижению сложности. Он жаждал сложности всей душой, сердцем и телом. И мир отвечал ему взаимностью, постоянно преподнося сюрпризы, в которых Юрий Иванович долго разбирался, желая понять, как лучше поступить в тех или иных ситуациях. И ловил себя на мысли о том, что чем дольше он живет, тем больше вопросов о жизни у него появляется, и тем шире раздвигаются горизонты сложности этого мира в его сознании.

Этот поток мыслей был прерван телефонным звонком. Юрий Иванович занервничал, как и каждый раз, когда слышал громкий звонок мобильного телефона, где раздавалась энергичная и агрессивная музыка. Легкая тревожная дрожь пробежала по его телу, начиная от рук и спускаясь к ногам. Он взял трубку и, не посмотрев в этот раз на дисплей, поднес ее к уху.

– Да, Алло... – с умеренной громкостью вырвалось у него изо рта. Он был не уверен, что был услышан на другом конце невидимого провода. – Слушаю! – Наконец, более внятным и громким голосом произнес он. И сразу же, чуть уловив дыхание собеседника, понял, что сейчас будет общаться с Людмилой.

– Дорогой, я тебя очень люблю, но так дальше продолжаться не может. Картина наших отношений запачкана непониманием и заляпана большим количеством грязных, негативных эмоций. Я хочу отреставрировать ее. Буду через час. Буду рада, если ты сделаешь черного чаю с лимоном, и мы обсудим наше семейное творчество в спокойной обстановке. Ты сможешь решить все свои задачи и освободить время для нашего разговора?

– У меня еще есть мысли, требующие фиксации, но я отложу их до завтра, сегодня я хорошо поработал. Купишь вафельный торт? Почему-то захотелось...
– Хорошо, милый. Скоро буду.

Юрий Иванович секунду радовался тому, с какой особой теплотой сказала Людмила последние две фразы. Но вслед за этой секундой у него внутри отозвалось:
– Картина отношений. Как все надоело! Чем дальше, тем сложнее.
Это уже не первая попытка реставрировать картину их отношений. Время от времени что-то происходит с этой картиной. Несмотря на то, что Людмила первый раз употребила данную метафору, позволяющую ей более эффективно повлиять на мужа, не реже раза в месяц супруги занимались пачканием и очищением этого полотна отношений. Юрий Иванович ощутил легкое покалывание в сердце, когда первые мысли о непонимании с Людмилой стали царапать его душу. Он почувствовал, что в этом телефонном разговоре было что-то особенно важное для Людмилы, поскольку прежде она не использовала таких глубоких образов для обозначения их отношений, все больше употребляя сравнения из своей сферы деятельности. Юрий подумал, что если уж он перешла на близкую ему терминологию, значит, хотела показаться очень понятной ему и считала этот разговор особо важным. Все это напрягало, но было неминуемо.

Юрий стал дышать более глубоко, чтобы успокоить сердце. Через минуту успокоение настигло его. Он записал в своем дневнике еще несколько фраз, не выпуская из головы мыслей об отношениях с женой. Причем, черный квадрат их семейных отношений был в голове Юрия непонятным и сложным сгустком совершенно разных энергий и стихий. Великая сложность присутствовала в нем, как и во всем, что случалось с Юрием. Странным образом вся эта сложность успокаивала его сердце, хотя разжигала его все та же сложность. Болото мыслей об отношениях с Людмилой засасывало ее супруга. Он и не заметил, как в размышлениях прошел час. Звонок в дверь. Она...

Кухня. На небольшом круглом столе в центре лежала пластмассовая коробка с вафельным тортом, порезанным на несколько мелких кусочков. Торт был покрыт арахисом и шоколадом. На равном расстоянии от центра и напротив друг друга расположились чашки с чаем, в которых бултыхались полукруглые дольки лимона. Когда Юрий и супруга сели за стол напротив друг друга, он заметил одну любопытную деталь. Каким-то загадочным совпадением было то, что выяснять отношения полов, им было суждено за столом, который вместе с чашками на нем, напоминал древнюю даосскую монаду, изображающую концепцию Инь-ян. Так Юрий понял, что разговор может быть долгим. Ему совершенно не хотелось долго восстанавливать и замазывать свежими красками разных цветов черный квадрат их отношений, но какая-то неведомая часть его сознания, стремящаяся к постижению невыразимой сложности бытия, была предана мысли о беспокойном вечере.

– Юрочка, ну что нам делать, я не знаю. Как быть?
– Ну что ты меня спрашиваешь? Чем ты недовольна? Сейчас же все хорошо, чай горячий, лимон свежий, торт с орешками.
– Ну, это да... ну что ты опять за свое, ты же прекрасно знаешь, о чем я. – Люда тяжело вздохнула.
– А ты знаешь, о чем я. Ну, я же не хочу долго копаться здесь. Я уже долго копался в разных вопросах и уже настрочил кучу всяких тирад в свой дневник. Я пресытился этим. Не делай недовольную мину. В чем дело? – Он вопросительно посмотрел на Людмилу, чуть наклонив голову влево и сжав губы.
– Ну вот, опять. Ладно, Юронька, я сейчас объясню. Я сегодня очень сильно расстроилась. Когда я ехала на работу, у меня кошки на душе скребли. Я тебя проклинала в своей голове, ссорилась с тобой, мирилась, обвиняла, защищала. Зачем ты со мной все это делаешь? Как ты можешь не замечать, что я совсем не получаю тепла от тебя? Ты совсем не уделяешь мне времени. Я – живой человек и мне нужно внимание. Я чувствую безразличие к своей персоне. Скажи, что мне делать?

Мысли путано витали в голове Юрия, и он совсем не понимал, что он может сказать Людмиле, кроме общих слов. Причем, он видел, что она хотела от него решения какой-то проблемы. И эту проблему надо было решить раз и навсегда. Какая-то часть подсказывала, что истоки проблемы сидят где-то очень глубоко в его душе и душе Людмилы. Какие-то детские или даже более древние душевные травмы были за всем этим. По крайней мере, в голове Юрия это было именно так. Ведь, несмотря на периодические примирения, ссоры на похожие темы возникали постоянно. И все примирения давали только временный эффект. Нельзя сказать, что эти ссоры были серьезными, но и шуткой ведь не назовешь. Ощущения вполне реальные и осадок в душах супругов оставался надолго. Юрий был в замешательстве. Он не мог распутать клубок противоречий в понимании того, что супруги ждут друг от друга. Эх, невыразимая сложность бытия.

Людмила ждала ответа, и Юрий начал подгонять свою мысль ко рту. Как и во многих других случаях, изо рта в нескольких словах выходил весь нераспутавшийся клубок:
– Что тебе делать? Не знаю. А мне что делать? Тоже не знаю... давай думать. Если этот разговор у нас возник, значит, надо что-то делать. С другой стороны, что конкретно случилось? Я разве мало внимания тебе уделяю? Ты мне постоянно говоришь, что не получаешь тепла и не чувствуешь моей любви. Как так? Я ведь постоянно думаю о тебе. Я и труды свои тебе посвящаю.

– Да? А у меня не складывается такого впечатления. Я не чувствую этого от тебя. Зато постоянно чувствую, как ты пытаешься отделаться от меня. Ты постоянно говоришь на повышенных тонах. Ты постоянно хочешь быстрее прервать наше общение и заняться своими делами. Я понимаю, что ты работаешь, в том числе и для меня, но мне нужно простое человеческое тепло и внимание.

– Ну, ты так говоришь, как будто ты внимания от меня не получаешь. Горько мне, горько от таких слов. Что мы обсуждаем? Что ты хочешь?
– Я хочу внимания. Просто внимания... – Слезы навернулись на глаза
Людмилы. Уголки губ опустились ближе к подбородку, и она печально взглянула в воображаемое небо. Это небо показалось ей затянутым непробиваемыми тучами, через которые увидеть солнце получится очень и очень нескоро. А может быть, солнце просто исчезло, просто забыло про нее... эта мысль отозвалась в душе Людмилы особенной горечью, и бурный поток слез хлынул у нее из глаз.

Эту картину Юрий наблюдал уже далеко не первый раз. Не первый раз он слышал от Людмилы, что она ждет от жизни сильных эмоций. И он видел эти эмоции на душе у жены, и на ее теле. Ему где-то даже казалось, что, несмотря на все ее недовольство их отношениями, в этой картине их любви есть гармония, а самое главное, есть все те эмоции, которые ждет Людмила от жизни. В конце концов, она ведь получает именно то, к чему так тянется ее душа: глубокие ощущения. Внешне она показывает, что хочет теплоты, нежности, глубоких приятных чувств, но за всем этим есть обыкновенное стремление человеческой души к любым глубоким ощущениям, вне зависимости от того, приятные они или нет.

За окном в разные стороны пошатывались ветки клена, с которого уже опала листва. Эта листва была ковром, устилающим пространство перед домом. На эту мокрую и грязную листву падали первые ноябрьские снежинки, и сразу таяли, добавляя зеркальность этому ковру из листьев. За окном было подозрительно тихо, как будто весь мир прислушивался к разговору супругов и ждал какой-то развязки. Но развязки не наступало. Каждый из супругов утопал в своем болоте мыслей, пытаясь выбраться из него, но от этого утопая все глубже. Душа Людмилы в голове Юрия давно превратилась в трясину, засасывающую его в недра земли. И, несмотря на стремление его души к полетам в небе, он был рад увязать в этой трясине, которая отображала все женское в его душе. Несмотря на все стремление к небесам, женская сущность земли связывала его сильнейшим образом, и в этом была какая-то странная гармония.

В воздухе вокруг Юрия пролетали разноцветные узоры, странным образом окутывающие его сознание. Возникали образы даосских мудрецов, йогов, сидящих в позе лотоса на вершинах гор. Над горами кружили птицы, то, тщательно машущие крыльями, чтобы ровно держать нужный курс, то, останавливая движение крыльев, поддаваясь на волю ветра. Горы сменялись морями. Моря сменялись кружевом полей и бесконечных лесов. Леса приближались, и можно было отчетливо различить конкретные деревья. Каждое дерево было видно во всех разрезах. И в каждом можно было увидеть мужчину и женщину. Над землей отражалась мужская сущность, корни были женской. Леса заливались океанами, погружались в громадные снежные сугробы, затаптывались прахом времени. Эх, невыразимая сложность бытия!

Все это бесконечным потоком проносилось в голове Юрия Ивановича, превращая черный квадрат его отношений с Людмилой в черную дыру, о масштабах которой можно только гадать. На волне этого потока они пили чай и беседовали со слезами на глазах. Не известно, сколько времени прошло, но спать они легли незадолго до рассвета и долго ворочались, прежде чем заснуть, перебирая в сознании содержимое их разговора, понимая, как еще далеко им до профессии реставраторов.

Первые отголоски сна коснулись сознания Юрия. Какой-то внутренний голос твердил ему, что он сильно все усложняет. Этот голос, словно путеводная звезда, вел Юрия в пространствах сознания. Всё более углубляя в пучину бесконечности, голос выводил Юрия туда, где все открыто и понятно. Игра простоты со сложностью в голове Юрия закончилась тем, что черный квадрат стал просто черным квадратом. Малевич просто исчез. А то, что касается отношений с женой...
Теплый весенний денек. Холм. Поле, полное желтых одуванчиков. Дуб, щедро раскинувший свои ветви на вершине холма. Юрий и Людмила как маленькие дети, сидят на одной из наиболее крепких ветвей. Нежный поцелуй и простые теплые объятия. Вот и вся картина. Вот и результат игры простоты со сложностью.

Ночь. Сон. Завтра как вчера. Смех. Слезы. Бесконечные разговоры. Чай, лимон, торт, озарения, просто, сложно, все, ничего. И снова ночь. И снова сон. Вот так и живут наши реставраторы.